Продолжаем публиковать произведения, присланные на Открытый литературный конкурс «Своя песня» им. В.И. Юровских, учреждённый Центром русской народной культуры и Общественным движением «За культурное Возрождение» в 2009 году.
Сегодня предлагаем вашему вниманию рассказ Бориса Гребельникова из с. Саханка (Донецкая область).
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГИМН
«Военнослужащие, находящиеся вне строя, при исполнении гимна принимают положение «смирно», а при надетом головном уборе прикладывают к нему руку».
(«Устав внутренней службы Вооруженных Сил СССР» 30.07.1975г)
Поднявшись на пятый этаж, я сильно толкнул ладонью обшарпанную дверь. Она со скрипом отворилась. Пошарив глазами по комнате, увидел человека, лежащего на кровати прямо в одежде, который, скучая, смотрел в грязный потолок.
Приняв его крупную фигуру с обозначившимся животиком и с пышными запорожскими усами, за зрелого мужика, я почтительно произнес:
— Здравствуйте!
Парень, взглянув, на меня ответил: — Здорово, коли не шутишь! — затем, с безразличием спросил: — Сюда поселили?
Услышав положительный ответ, он живо вскочил и протянул руку: — Володя! — и тут же забросал вопросами.
Выудив из меня всю информацию, студент скороговоркой выложил о себе: — Я тоже после армии, учусь на втором курсе. Приехал из Мелитополя.
Затем, махнул рукой на кровать и великодушно, как хозяин большого роскошного дома скомандовал: — Располагайся!
Я с удовольствием плюхнулся на указанное место и, оказавшись как в гамаке, разочарованно протянул:
— Да тут сетка растянута.
— Сейчас заменим,— услужливо предложил мой новый знакомый и направился к противоположной стене, где стояли две аккуратно заправленные кровати.
Хлопая ладонью то по одной, то по другой постели, он воскликнул: — Выбирай любую!
Сбросив матрас и подушку на пол, Володька начал перетаскивать кровать. Метнув строгий взгляд на меня, он рассержено приказал:
— Иди, помогай!
— Здесь кто-то спит?
— Арабы! Недавно приехали, на подготовительном учатся, — ответил Володька. Я задохнулся от негодования:
— Люди приехали издалека к нам учиться, а мы так гостеприимно их встречаем!
— Да пошли они, капиталисты чертовы!
— Почему капиталисты?
— Потому что за границей учатся дети богатых, — со знанием дела, пояснил Вовка и, глянув на мою остолбеневшую фигуру, продолжил речь: — Чтобы получить стипендию в сорок рублей, мы должны сдать сессию на четверки и пятерки. А иностранцам наше государство платит девяносто рублей стипендии, независимо от оценок. Да еще они свою валюту могут обменять на сто пятьдесят рублей каждый месяц. Вот и жируют, буржуи!
От такой социальной несправедливости мою грудь расперло, и я бросился помогать своему новому другу.
Мы, конечно, не знали, что иностранцы в нашем государстве, также как и в других странах, учились по контракту - за деньги.
Управившись с кроватями, мы уселись передохнуть.
— Пойдем хоть пива попьем, — неожиданно сказал Володька.
— Не люблю пиво, — ответил я и брезгливо скривился: — Горькое….
— Пора привыкать. Все студенты пьют пиво, — назидательно сказал он и предложил:
— Пойдем хоть за компанию.
Возле пивной бочки стояла длинная очередь. Окинув взглядом толпу людей, выискивая знакомых, Володька деловито потребовал:
— Дай взаймы рубль, а то у меня двадцать пять, одной бумажкой, менять не хочется. Быстро разойдутся.
Позже я узнал, что прием: «Дай взаймы рубль…», — мой новый друг применял ко всем своим знакомым, не брезгуя иностранными студентами.
Получив от меня деньги, Вовка нырнул в толпу и вскоре появился с четырьмя кружками пива. Две предназначались для меня. Я обреченно вздохнул, и, сделав пару глотков, передал обе кружки Володьке, на что он удовлетворенно хмыкнул.
Утолив жажду, он рассказал мне, что наше общежитие студенты называют «обезьянником», потому что в нем живут арабы и негры. А русских подселяют к ним, чтобы иностранцы адаптировались и быстрее научились говорить по-русски. Вовка весело рассмеялся и сказал:
— Вот я и воспитываю своих арабов, обучаю русскому языку. Матерятся уже хорошо, но только с акцентом.
Наконец, допив последнюю кружку пива, он громко отрыгнул и, погладив свой живот, воскликнул:
—Ух, хорошо-то как!— затем икнув, спросил: — Ну, что идем в общагу?
Я, молча, кивнул.
Зайдя в общежитие, Володька жалобно протянул: — Жрать хочется,— затем, повертев головой, сильно втягивая ноздрями воздух, многозначительно и таинственно, как оракул произнес: — На третьем этаже девчонки картошку жарят. Идем?
Я отказался и направился в свою комнату.
Иностранцы сидели на кроватях, уткнувшись в учебники. Я поприветствовал их на арабском: — Мархабат!
Они, радостно переглянувшись, ответили и, приняв меня, из-за моей смуглой кожи, за араба, весело затараторили на своем языке. Но я их разочаровал, сказав, что я родом из Сибири. Студенты на ломанном русском поинтересовались:
— За что сослали в Сибирь?
Я им объяснил, что в советское время там каторги нет. Арабы, потеряв ко мне всякий интерес, снова погрузились в книги.
Студенческое общежитие вечером гудело, как улей с пчелами. Вдруг, среди общего шума раздался громкий и веселый голос Володьки. Он шел по коридору, кого-то о чем-то расспрашивая, над кем-то подшучивая. Иностранцы первыми услышали голос приближающего соседа по комнате. Они испуганно переглянулись, и один из них многозначительно сказал мне:
— Володя идет!
На что я пренебрежительно хмыкнул и произнес:
— Подумаешь… пуп земли.
Вовка с шумом распахнул дверь и весело спросил у арабов:
— Ну что, капиталисты, зухаете? ( Зухать – зубрить, студенческий жаргон). В ответ иностранцы только съежились и поднесли поближе к своим глазам учебники.
Володька открыл встроенный шкаф, где висела моя и его одежда, осмотрев рубашки, он озабоченно протянул: — Да-а, выбирать не из чего, — и доверительно мне сообщил:
— На свидание иду.
Выбрав в шкафу иностранцев понравившуюся ему нарядную рубашку, Вовка быстро переоделся и ушел.
Я с негодованием спросил у арабов:
— Почему вы разрешаете ему брать ваши вещи?
Иностранцы, наперебой пояснили:
— Володя сказал, что в вашей стране; человек человеку – друг, товарищ и брат. Поэтому, все общее, кроме женщины и зубной щетки.
Я рассмеялся, и начал их разубеждать, но безуспешно, Володька пользовался у арабов большим авторитетом.
Около двенадцати ночи, появился «лучший друг арабов», он был в приподнятом настроении. Рассказав мне о своих любовных похождениях, Вовка начал скучающе слушать новости, доносившиеся из динамика радиоточки. Неожиданно мой приятель хитро заулыбался и заговорщицки подмигнул мне, при этом шепнув: — Выйдем.
В коридоре он с большим энтузиазмом предложил:
— Давай воспитывать арабов!
— Как?
— В двенадцать ночи по радио будет гимн Советского Союза,— с жаром зашептал Володька.
— Ну, и что?
— Что нужно делать в армии, когда исполняется гимн нашей страны? — рассердился он.
— Встать по стойке «смирно», — наконец, догадался я и спросил:
— А, зачем?
— Будем прививать им уважение к нашему государству,— подняв указательный палец вверх, безапелляционно заявил новоявленный «педагог», и добавил приказным тоном:
—Делай все, как я! Идем!
Войдя в комнату, мы уселись на свои кровати. Володька нетерпеливо поглядывал то на часы, то на меня, незаметно грозя мне кулаком. Я кивнул, давая понять, что не подкачаю. И вот из динамика раздались фанфары, Вовка, крутанув регулятор громкости на всю мощность, встал по стойке «смирно». Я сделал то же самое. Постояв несколько секунд, Вовка с серьезным лицом обратился к иностранцам:
—А, вы, почему не встаете?
Арабы непонимающе, с испугом смотрели на него. Володька строго начал их отчитывать:
— Вы, что не уважаете наше государство, которое вас обучает?! При исполнении гимна Советского Союза вы должны встать по стойке « смирно», как мы!
Мой приятель вошел в раж, и его понесло:
— Когда наши космонавты бороздят просторы вселенной, наши комсомольцы прокладывают в тайге Байкало-Амурскую магистраль…. Вы, капиталисты, показывая неуважение к нашей стране, продолжаете валяться на кроватях.
Несмотря, на заранее спланированную шутливую акцию, после Вовкиной помпезной речи, даже я, смотревший на все это, как на мимолетное развлечение, проникся большим уважением к нашему государству и приосанился. После Володькиных слов: «Я буду вынужден поставить этот вопрос в деканате иностранного факультета!», — арабы соскочили и встали напротив «воспитателя» по стойке смирно, преданно глядя на него выпученными глазами, как солдаты царской армии перед офицером. Мне на какой-то миг показалось, что они сейчас гаркнут: «Так точно, Вашбродь!». Мысленно представив Вовку фельдфебелем, я прыснул от смеха. Приятель показал мне кулак, и после окончания гимна, скомандовал:
— Вольно, можно садиться!
Арабы снова уткнулись в учебники, а Вовка удовлетворенно улыбаясь, улегся на кровать и тут же захрапел.
На следующий вечер мы сидели в комнате у Володькиных сокурсниц. Вовка рассказывал анекдоты и пел под гитару одесские песни, развлекая девчат.
Рассказывая очередную смешную историю, мой друг все чаще начал поглядывать на часы. Наконец, он резко встал и бросил гитару на кровать: — Нам пора.
Девчонки запротестовали:
— Куда вы? Вова, спой еще!
— У нас дела,— важно бросил Володька, вытесняя меня в коридор. Закрыв за собой дверь, приятель с яростью набросился:
— Ты что, забыл? Скоро двенадцать!
Увидев на моем лице немой вопрос, он торопливо объяснил:
— Будем у арабов вырабатывать условный рефлекс по Павлову.
Затем, взглянув на часы, крикнул:— Опаздываем! — и стремглав бросился на пятый этаж. Я едва поспевал за ним.
Из нашей комнаты звучал гимн. Володька тут же прильнул к отверстию в двери, где раньше был старый замок.
— Вот, сука!— зло прошептал он.
— Кто?— нетерпеливо спросил я, пытаясь поймать в щель происходящее в комнате.
— Да, Махмуд… не хочет вставать! — прошептал Вовка, нетерпеливо перебирая ногами, от желания заскочить в комнату.
Наконец, я увидел стоящего араба, жестами просящего подняться другого, который вальяжно развалился на кровати.
Володька грубо выругался, ворвался в комнату и встал смирно возле своей кровати, при этом, будто бы извиняясь перед иностранцами, произнес: — Опоздали немного.
Я повторил действия своего друга, давясь от смеха. Махмуд, вскочивший как ужаленный, так же встал не шевелясь.
На следующий день нам не до шуток, залегли в кроватях, с учебниками в руках — скоро зачеты. Услышав гимн из динамика, иностранцы, побросав свои книги, вытянулись по стойке «смирно». При этом Махмуд услужливо добавил звук на всю мощность.
Мы с другом переглянулись и тоже встали. После окончания гимна Володька вяло махнул рукой, и устало бросил арабам:
— Вольно,— а мне задумчиво сказал: — А Павлов не зря своих собак мучил…. Видишь, все-таки его учение работает!