Продолжаем публиковать произведения, присланные на Открытый литературный конкурс «Своя песня» им. В.И. Юровских, учреждённый Центром русской народной культуры и Общественным движением «За культурное Возрождение» в 2009 году.
Сегодня предлагаем вашему вниманию рассказ Майи Галицкой из г. Буда-Кошелёво (Беларусь).
ВЫЖИВШИЙ
- Дочка, мне водки и хлеба, простого, чёрного. Нет, больше ничего не нужно. Только хлеб порежь,- пожилой мужчина в парадной военной форме смущённо улыбнулся. - Я бы и сам с радостью, да вот... Он приподнял из-за барной стойки полупустой рукав. - И ещё... две рюмки.
Молоденькая официантка с заученной улыбкой кивнула мужчине и отошла. Военный медленно окинул взглядом абсолютно пустое кафе, выбрал самый дальний столик и так же медленно направился туда. Сняв фуражку и отряхнув с неё снег, он расположился за столиком, рассмотрел стены. Всё как и везде: яркие плакаты в рамках, разноцветная подсветка, зеркальные шары под потолком. Прямо напротив него висел огромный плазменный телевизор во всю стену, на экране которого в беззвучном режиме выделывала замысловатые па темнокожая пара.
- Спасибо, дочка, - поблагодарил мужчина официантку, поставившую перед ним запотевший графинчик с водкой, две рюмки и плетёную корзиночку с аккуратно сложенными кусочками чёрного хлеба.
- Что-нибудь ещё? - с улыбкой поинтересовалась вышколенная официантка.
- Нет, спасибо, моя хорошая. Отдохни. На вот, возьми, - военный расплатился и умолк.
Цокая каблучками, девушка удалилась. Мужчина, посидев минуту неподвижно, достал портмоне и вынул оттуда небольшую старую фотографию. Края её обтрепались от долгого ношения в тесноте, бумага пожелтела, а чернильная надпись на обратной стороне почти выцвела. Кроме того, край фотографии был испачкан чем-то тёмным. Человек налил в рюмку водки до краёв, накрыл куском хлеба и поставил перед собой. На мгновение приложив фотографию к губам, поставил перед рюмкой. Через запотевший хрусталь графина прямо на него в один момент устремился потускневший от старости взгляд двадцати пар глаз.
- Фью! Фью-ю-ю! - этот Лёшкин свист, казалось, услышало всё ущелье, насквозь пропитанное запахами бензина, пороха и удушливого дыма. Редкие часы афганского затишья не были растянуты в пространстве и времени, как это было на Большой земле. Через минуту из выгоревших, продырявленных осколками брезентовых палаток высыпали загорелые молодые парни и набросились на свистуна.
- Эй, что там?
- Чего свищешь? Зарплату привезли?
- Совсем что ли обалдел от жары? - крепкий парнишка плеснул воды Лёшке в лицо.
- Смотрите, пацаны! Да вон, по руке смотрите. Что тащит-то?
Ребята повернулись туда, куда указывал Лёшка, и заметили большую хищную птицу, медленно кружившую в воздухе прямо над палатками на бреющем полёте. В когтях у неё извивалась крупная змея.
Теперь парни засвистели уже в десяток ртов, зашумели, закричали и замахали руками. Кто-то подхватил камень и бросил в птицу. Лёшка с автоматом наперевес двинулся вперёд, но тут неожиданно птица выпустила добычу, сердито сделала ещё один круг и взмыла вверх. Лёшка двинулся было туда, куда предположительно упала змея, но, сделав несколько шагов, остановился.
- Ребят, пойдём посмотрим змеюку!
- Чего хорошего! Ты за полгода змей не насмотрелся, что ли? Вон, за каждым камнем такие же по пять штук в засаде сидят. Проворонишь - похлеще душмана ужалит!
Все как один служивые махнули руками и скрылись в палатках, оставив Лёшку в одиночестве перед дилеммой: сходить посмотреть змею или пойти за ними в спасительную тень. Лёшка выбрал первое.
Змея толщиной в руку доброго мужчины лежала на голых рыжих камнях, покрытых слоем пепла, песка и гари. Чернёным серебром отливала спина, располосованная когтями хищника. Капельки алой крови стекали на камни и тут же запекались на пятидесятиградусной жаре. Устремлённые в одну точку стеклянные глаза её тускнели и, казалось, что последние силы вытекали из неё вместе с этими каплями. Лёшка стоял неподвижно, окаменев от раздиравших его страха и жалости, но всё-таки жалость взяла верх, и он, выставив автомат, медленно пошёл к змее, приговаривая:
- Хорошая... Не бойся... Не кусай...
Приблизившись, Лёшка тронул гадину стволом автомата. Змея лишь немного повернула голову и больше не двигалась. Осмелев, парень начал подталкивать её к большому валуну, отбрасывавшему хоть какую-то тень. Затолкав змею за камень, Лёшка пододвинул хвост ближе к голове, стараясь свернуть её в кольцо. Не поднимая головы, змея слабо зашипела, и солдат отпрыгнул подальше, уже удивляясь абсурдности своих действий.
Вернувшись к палаткам, Лёшка оторвал кусок от запасного палаточного брезента, налил в гильзу воды. Потом порылся в аптечке, нашёл порошок, которым их военврач засыпал небольшие раны, и отсыпал себе в ладонь. Снова пошёл туда, за камни, под дружное улюлюканье и нелестные эпитеты сослуживцев. Змея оставалась там. Сгородив вокруг неё из мелких камней какое-то подобие стенок, он накрыл странное сооружение тканью, потом осторожно полил змею водой. Осторожно приближая руку, Алёшка посыпал раны от когтей аптечным порошком. Длинное тело дёрнулось, выгнулось, и как будто затихло...
А потом было пекло. На окраине Герата, где закрепилась Лёшкина мотострелковая дивизия, хватало кровавых драм. С каждым днём места в палатках становилось всё больше, а грязных котелков после еды всё меньше. Сначала с боевой операции не вернулся Лёшкин близкий друг, украинец Петро. От тяжёлого ранения умер прямо на руках друзей армянин Сейран... А змея, выдранная из когтистых хищных лап, жила. Через пару дней после своего спасения она всё-таки свернулась в кольцо, но всё равно лежала неподвижно. Лёшка уже не боялся быть ужаленным и время от времени посыпал лекарством раны и поливал её водой. Благо, река Карубар в районе старой крепости, что за Кандагарским рынком, в этом месте почти не простреливалась. Он даже пару раз оставлял воду и кое-что из еды возле змеиной морды.
На пятый день при приближении Лёшки змея подняла голову и уставилась на него немигающим взглядом. Ошарашенный солдат замер в нескольких шагах от её укрытия, не решаясь подойти ближе. Она же слабо зашевелилась и попыталась ползти к нему. Лёшка не двигался и зажмурил глаза: кто-то рассказывал ему, что если не шевелиться, то змея не ужалит. Никто его не укусил, и он открыл глаза. Змея всё-таки приблизилась к нему, но теперь лежала, положив голову на громадный Лёшкин сапог...
Жара стояла градусов за сорок в тени. Под безжалостным солнцем солдаты нервно морщили лица, пересохшими глотками жадно хватали раскалённый воздух, наполненный парами бензина, дизтоплива и пороховой гари. Уже восемь часов шёл непрерывный, время от времени то усиливавшийся, то ослабевавший бой. Бой, конца которому не было видно, а потому и вызывавший тупое равнодушие к собственной судьбе, давящее ощущение и реальности происходящего, и вместе с тем желание конца. Какого конца, это было уже для Лёшки не столь важно, лишь бы прекратился весь этот кошмар... Лёшка помнил только, что без конца набивал патронник и передёргивал затвор автомата, стреляя по боевикам, пытавшимся перейти поближе... Своё укрепление тогда они удержали.
Приказали рано утром вновь выйти на занимаемые ранее позиции и захватить первые дувалы. Правда, командир полка при этом страшно ругался в адрес какого-то обременённого большой властью остолопа, потому как он-то, командир, хорошо понимал, что означает этот приказ. Приказ, уменьшивший за минувший день Лёшкину дивизию ровно на треть убитыми и ранеными. Понимали это и молчаливо стоявшие рядом офицеры штаба и всегда рассудительный командир третьего батальона, но правила игры требовали сказать одно лишь единственное слово: "Есть!" И это слово было сказано...
Попав в палатки уже глубокой ночью, оставшиеся в живых ребята напились воды и, не раздеваясь, замертво попадали на дощатые настилы. Лёшка, наспех перевязав задетый осколком распухший палец, как обычно, черпанув воды, направился к змее. Полив её водой, он обречённо присел на камни рядом, обхватил голову руками и затих в каком-то забытьи. В тот же миг окрепшая змея развитой пружиной метнулась к нему на шею и стянулась в тугой узел, не оставляя обессиленному солдату ни малейшей возможности даже сдвинуться с места. Хватая ртом ни на градус не остывший воздух, Лёшка ухватил змею двумя руками, намереваясь стянуть, но она стальной удавкой сжималась всё сильнее. У Лёшки потемнело в глазах, в висках застучал пульс, руки ослабли, и он потерял сознание.
Когда Лёшка очнулся, он понял, что прошло совсем немного времени, потому что стояла всё та же непроглядная ночная тьма, усиленная удушливым чёрным дымом. Змея, видимо, уползла, так как ни под камнем, ни поблизости её не было. Помотав головой, он поднялся с камней и, пошатываясь, побрёл к палаткам. То, что он увидел, повергло его в немое отупение. Вся его палатка была залита кровью. Кровь была везде: на брезентовых дырявых стенках, на разбросанных вещах и даже в бачке с водой. Трое ребят, деливших с ним палатку всю армейскую службу, валялись на полу с перерезанным горлом.
Лёшка, зажимая руками рот в немом крике и сдерживая подступавшую тошноту, вывалился из палатки, в один момент преодолел несколько шагов и рванул крыло соседней. То же самое... Всех... Всех ребят вырезали душманы... Всех... Ему казалось, что он ещё слышит шаркание подошв убегавших бандитов, чувствует их звериный запах и видит растворяющиеся в кромешной тьме тени...
События следующей недели Лёшка помнил урывками. Трое суток в одиночку он преследовал целую банду вооружённых до зубов моджахедов. В совершенно незнакомом ему ущелье. Шёл за добычей, как волк. Не ел и не пил ничего. Почему-то он чувствовал именно свою вину за то, что погибли ЕГО ребята, и он хотел отомстить, во что бы то ни стало. И за себя, и за них. Он выследил убийц, и теперь шёл за ними по пятам, желая улучить нужный момент и напасть. Но справится ли, он не знал и был готов погибнуть.
На четвёртую ночь Лёшка ощутил, что силы покидают его измученное тело. Бандиты думали, что в устроенной ими провокации погибли все, и не особо остерегались погони. И тогда он по-кошачьи бесшумно подполз к костру у небольшой, уже виденной когда-то давно им пещерки, возле которого караулили покой два афганца, и в одном прыжке – отчаянном, злом и почти безнадёжном – единственным имевшимся оружием, штык-ножом, заколол их. Затем бросился в пещеру. Чтобы спящие бандиты не кричали, он зажимал им рты ладонью и только потом резал горла. У последнего из врагов на шее он заметил подвеску - половинку сердца. Эта подвеска была на шее Лёшкиного друга из той палатки. Полосуя по горлу моджахеда, Лёшка по-детски разрыдался, с остервенением втыкая затупившееся оружие в ещё тёплое обмякшее тело. Он глотал слёзы, всхлипывал и шептал:
- Ну что, взяли, гады? Взяли, а?
Четырнадцать трупов остались за его спиной, когда он снова вышел к огню...
Спустя неделю полуживой, оборванный и исхудавший Лёшка объявился в расположении какой-то другой воинской части. Его сразу же отправили в госпиталь. Не только потому, что он имел ужасный вид и очень ослаб, а левая рука почернела и была как полено. А ещё и потому, что он попросил сразу отдать его под трибунал.
Лёшка полностью пришёл в себя только в МИГе, увозившем его на Большую землю. Раненный осколком палец дал заражение, и руку до локтя пришлось ампутировать. В госпитале ему приходилось бесконечно отвечать на расспросы солидных военных с полковничьими и генеральскими погонами, подписывать бессчётное количество каких-то бумаг и писать сотни докладов, рапортов и объяснительных... Подлечившись, он долго и безуспешно просился назад, в Афган, но неумолимый военком, пропечатав военный билет, сухо пожал ему оставшуюся руку и отпустил на все четыре стороны...
Громким "Прощанием славянки" затренькал мобильный телефон единственного посетителя кафе. Пожилой военный, до этого несколько часов сидевший неподвижно, не сразу взял трубку.
- Да, сынок, подъезжай. Хорошо, и мать заберём.
Мужчина медленно встал, забрал со стола фотографию и снова положил её на привычное место, в портмоне. Залпом выпив из хрустального графинчика оставшуюся жидкость, он двинулся к выходу.
Так как никого, кроме него, в кафе не было, плазма передавала новости. Сухой дикторский голос вещал из глубины экрана:
- За десять лет страшной и кровопролитной афганской войны СССР потерял почти пятнадцать тысяч солдат. Согласно официальной статистике, ранения, контузии и различные травмы получили более пятидесяти трёх тысяч человек, около трёхсот человек пропали без вести. И сегодня, в годовщину вывода советских войск из Демократической Республики Афганистан...
Не дослушав, военный повернул голову и рывком дёрнул ворот парадного кителя, оторвав от белоснежной рубашки несколько пуговиц. Обнажилась длинная загорелая шея, на которой синей петлёй обвилась вытатуированная змея.