Перейти к содержимому

Онлайн-рубрика «СВОЯ ПЕСНЯ». Стихи Зарины Бикмуллиной

Продолжаем публиковать произведения, присланные на Открытый литературный конкурс «Своя песня» им. В.И. Юровских, учреждённый Центром русской народной культуры и Общественным движением «За культурное Возрождение» в 2009 году.

Сегодня предлагаем вашему вниманию стихи Зарины Бикмуллиной из Казани.

Старомосковская

Монохромные дети на санках каталис,

Пер’вый снег застывал в некрещеный январь.

Ингибируйте мой гомогенный катализ,

Мой распад из творения в тварь.

Монохромною булошной пахнет за стенкой,

И потоками патока с плюшек течет.

Пририсуйте окно, отоприте застенки,

Я уже не нечет и не чет.

Словно камни и соль прокаженным по коже,

По Москве монохромные хлещут дож’ж’и.

Абырвалги скрипят на промокших прохожих,

Приглашая на борщ и на щи.

Нет инструкций ТБ и т.д., даже ес’ли

Одолжить и занять RGB под процент.

Монохромное небо не ведает, есть ли

У бараков кирпичный акцент.

И пока серо-серые сумерки дышут,

Расплываяс по грязной оградке пруда,

Я стою босиком на поехавшей крыше,

Понаехавшая не туда.

***

мир вашему дому

самолеты не падают просто так.

гравитация им не мешает мотать

на мотор облака, пропустив от винта к

тому месту, где пульс дробится на пять.

самолеты любят смотреть в темноту –

в этом разница. Ведь, несмотря на класс

(даже в ТУ) и шампанское welcome to,

человечки без лиц, а точней – без глаз,

накрываются шторками. Под крылом –

города, разгоревшийся лоск от ты-

сяч бессонниц, ары и акры. Лом

старых пашен, разрезанных в лоскуты

неизвестным занудой. Но им легко

изменяться в голосе ли, в лице ль.

И влетают в сбитое молоко,

как стрела, летящая точно в цель.

самолеты не падают просто так.

разве что рыжий ящик устанет писать,

или темы закончатся. И пустота

протяженностью где-то в четыре часа

и пятнадцать минут захлестнет эфир.

Нет замены, тем более – тем. Разве что

пассажир в экономе заметит фирн

или шторм увидит сквозь пластик штор.

самолеты не могут играть в трагизм

и в отточенном жесте складывать жесть.

Крылья меньше защита, чем механизм,

потому, если падают, то – как есть.

потому и тоску, и рассвет, и ямб

бортовой самописец отправит в стол –

до тех пор, пока в горле одной из ям

не зажмурится и не выдохнет «сто»,

не завися от времени суток. Но,

усыпив телефон и блокнот включив,

пассажир и бессонница смотрят в окно

чтобы лайнер все же остался жив.

Etc

У книжных детей было много больших забот,

Добро, справедливость и храбрость, эт сетера.

Все это – пока апельсин не утратил завод

И звезды вину берут на себя до утра.

Бумажные дети освоили устный счет:

Четыреста сорок, четыреста сорок два.

Отращивать сломанный хрящик их не влечет,

Пусть лужи себе под размер подбирает плотва.

Дома осыпают чешуйками этажи,

В глубинах мерцает люминесцентный планктон.

Серебряный век, переплавленный на ножи,

Лежит под подушкой, завёрнутый в плотный картон.

Покуда монетка решает, кто победит,

Бумажные дети не спят и не верят окну.

А Маугли на ветке в каменных джунглях сидит

И воет на синтетическую луну.

Четыреста сорок, четыреста сорок шесть.

Все жалобы крыши – на совести потолка.

Нельзя ни понять, ни сравнить убогую жесть

С блестящей жестокостью жала в стальных руках.

Зачем, если в планах десяток хороших дел,

Побед, эполет и полетов ветрам назло?

Бумажные дети считают в уме предел:

Четыреста сорок девять – плохое число.

От списка судов до Ахилла, от «альфы» до «хи»,

От Лимба и до зеленеющей финифти трав.

И дети с бумажными крыльями пишут стихи,

От собственных перьев большую часть отодрав.

Но жизнь не швыряет перчатки, а метит под дых,

Поправки внося в голубой выпускной альбом.

Порою приходится любых менять на любых,

Тестировать стены на стойкость собственным лбом.

В условиях рынка надо стоять на земле,

Когтями фундамента впиться в сухую треть.

Финансовый план создавая на восемь лет,

Всем надо крутиться и надо считать уметь.

Феномен слона в удаве необъясним.

Его в формалин или в топку, взрослеть пора.

Уходит детство в зольный остаток, а с ним –

Добро, справедливость и храбрость, эт сетера.

Фонарик угаснет на желтых сухих листах,

Бесшумно скользящих в ромашковый мягкий сатин.

А книжные дети заснут на четырехстах,

Не в силах прибавить еще пятьдесят один.

Яндекс.Метрика