Продолжаем публиковать произведения, присланные на Открытый литературный конкурс «Своя песня» им. В.И. Юровских, учреждённый Центром русской народной культуры и Общественным движением «За культурное Возрождение» в 2009 году.
Сегодня предлагаем вашему вниманию цикл зарисовок Ирины Килуновой из села Маслянского.
ДЕНЬ ЗА ДНЁМ
ЖАЖДА ЖИЗНИ
В самом центре села, у дороги рос могучий тополь. Никто из стариков не помнит, когда его посадили. В памяти людской он всегда был такой: мощный ствол, грубые, корявые ветви и необыкновенная высота – исполин, да, и только.
Однажды ночью разразилась гроза – дикая, буйная. Черное, непроницаемое небо, точно сваркой, освещалось ослепительными молниями. Дождь лил, как из ведра.
Раскаты грома оглушали и внушали страх. Чудилось, будто сам бог Перун пожаловал на Землю в своей огненной колеснице. Порывы ветра сносили плохо закрепленный шифер, листы железа, валили навзничь изгороди, рвали провода.
Раздался жуткий треск. Мне пригрезилось, что небесный свод, подобно гигантской чаше, лопнул и опрокинулся. Величественный тополь раскололся надвое. Остро торчала древесина, напоминая сломанные кости. Поверженный колосс лежал беспомощный и жалкий, поперек дороги.
Дерево распилили, но еще долго гигантские чурки валялись вдоль асфальта, напоминая о стихии.
- Для него время остановилось… подумала я.
Незаметно пролетела зима, весна пробудила дремавшую землю. Она величаво и самозабвенно исполняла гимн всему живому. Вокруг пня, оставшегося на месте тополя, повсюду появились зеленые побеги. Жажда жизни поражала своей масштабностью. Сотни и сотни молодых растений тянулись к солнцу, теплу и свету.
- Мы родились! – шелестели они.
- Да, здравствует жизнь! – весело пели птицы.
- Да, здравствует жизнь! – радостно журчали ручьи.
- Да, здравствует жизнь…
ВЕТЕР
Сегодня - как-то, слишком ветрено, словно мощный вентилятор гонит холодные массы воздуха откуда-то с севера. Ветви деревьев мечутся из стороны в сторону, и создается впечатление, что они, не выдержав свирепого натиска, вот-вот сломаются с треском, шумом и скрежетом.
Огромные тополя, посаженные много лет назад - вдоль дороги, скрипят и стонут от новых и новых хлестких ударов. По асфальту торопливо бегут женщины, опасливо поглядывая на беснующиеся в дикой пляске деревья. Вековые исполины протягивают свои ручищи к проводам, и, дергая их корявыми пальцами, выводят заунывную мелодию.
Тонкие «струны», временами схлестываясь, целым фейерверком искр салютуют ненастью.
Оторвавшийся лист железа, точно литавра, гремит, и слышен этот дребезг по всей округе. Хлопает калитка, визжа ржавыми петлями. Испуганно кричат птицы.
Все это сливается в единый гул, оргию, жуткую вакханалию.
Ветхая избушка – накренившаяся и полуразвалившаяся, совсем продрогла от холода.
Она робко пытается прикрыться от пронизывающего ветра худенькими, некрашеными ставенками, но те - распахиваются вновь и вновь, грозя вот-вот оторваться.
Дым из трубы покорно склонил свою седую голову, высокие травы низко стелятся перед госпожой Непогодой и её могучим покровителем Ветром Ветрилом.
И только своенравные, лохматые тучи устремились прочь в поисках лучшей жизни. Куда вы? Куда вы, вечные странницы?
СТЕНА
Свинцовые тучи набухли и потемнели. Влажно дыша, они медленно проплывали совсем низко над землей, грозя вот-вот излиться потоками воды. Душный ветерок стих.
Звенящую, безжизненную тишину прервал нарастающий гул. Он доносился откуда-то издалека - грозный и неумолимый, закладывал уши, внушал беспокойство и страх.
Внезапно лопнуло, зарыдало небо, с муками и стоном разродилось проливным дождем.
От неожиданности я замерла на тропинке, ведущей к дому, силясь понять происходящее. Светлые, живительные струи сердито кипели в полуметре от меня. Достаточно было протянуть руку и коснуться их ладонью.
Ливень превратился в серую, непроницаемую стену, четко отсекающую реальность от фантазии. Это была черта, рубеж грандиозной высоты, уходящий в никуда, граница, разделяющая свет и тьму.
Несколько мгновений казались вечностью. В голове царила сумятица. Тысячи чувств теснились в душе: восхищение и восторг, недоумение и удивление, любование, трепет, испуг. Растерянная и оглушенная, я стояла с гулко бьющимся сердцем не в силах сдвинуться с места, преклоняясь перед этой мощью, силой, гневной тирадой Господа Бога. Не отпускало ощущение, что мы - крохотные песчинки в безбрежном океане, бессильные и зависимые от прихоти волн, дуновения ветерка.
- Человек, знай свое место! – хотели сказать древние, соорудив колоссальные храмы и пирамиды, поражавшие своей монументальностью.
- Ты всего лишь - раб Божий! – утверждают все религиозные учения. Но, как же не хочется исполнять чью-либо волю. Вся наша сущность бунтует против этого, отстаивая свои права на самоопределение. Мы норовим изменить мир, тужимся прогнуть его под собственное «я», воображая себя великими, суетимся, хитрим, лукавим, изворачиваемся, рвемся к власти, демонстрируя свое превосходство, превращаясь в итоге в самых настоящих рабов денег, вещей, обстоятельств. В том, что происходит вокруг скрыт какой-то известный только Всевышнему особый смысл, который не дано понять простым смертным, а у нас – амбиции, а нам – всё мало, а после нас, хоть потоп…
Редкие, тяжелые капли по-лягушачьи зашлепали вокруг меня по сухой, истомившейся земле. Они падали, поднимая вверх махонькие перышки пыли, рассыпались голубыми, прозрачными бусинками и тотчас впитывались в почву. Небесный «водопад» двинулся в мою сторону и торопливо зашагал дальше.
Я всё стояла уже промокшая до нитки, но радостная и просветленная, точно увидевшая чудо. А ведь это был обыкновенный дождь…
ЛИЛИЯ
В саду, возле крошечной скамеечки примостились тигровые лилии. Рыжие красавицы гордо подняли свои кудрявые головки, хорошея с каждым днем. Я частенько любовалась и разговаривала с прекрасными созданиями.
Была среди них одна – грустная и нежная, слабенькая и неказистая. Она позже всех проснулась, долго не расцветала, плотно сжав зеленые чашелистики. Мне всегда хотелось приласкать, подбодрить, погладить, точно малого ребенка, её шершавые листочки. Со временем, малышка причудливо изогнулась, изо всех сил пытаясь дотянуться до скамеечки, до моих колен. Я выпрямляла лилию, привязывая её к опоре, но вновь и вновь она вытягивала свою тонкую шейку в мою сторону.
- А ведь цветок понимает человеческую речь и тянется именно ко мне! – подумала я. Захотелось больше узнать о таком огромном и таком неизведанном зеленом мире. То, что открыли ученые, повергло меня в шок.
Появившись на Земле задолго до людей, растения обрели способность слышать, видеть, чувствовать боль, страх, радоваться и огорчаться, реагировать на внешние раздражители, передавать информацию себе подобным. Они способны запоминать людей и, самое главное, считывать наши помыслы и желания. Теперь становится понятно, почему у одной хозяйки всё растет и благоухает, у другой же всё чахнет на корню. Просто она – неважный человек, имеющий соответствующую ауру.
Мы не слышим их стонов, когда рубят лес, любуемся агонией умирающих в вазе цветов. Они – другие, не способные на злобу и агрессию существа. А мы? Кто мы? Варвары с грязными мыслями?
Становится страшно оттого, что кто-то или что-то рядом с тобой знает тебя, как облупленного. Лицемерие тут не пройдет. Так, давайте, не будем ломать деревья, если в этом нет острой необходимости, рвать цветы, ведь в поле или в саду они прекрасней! Давайте станем лучше, и нам воздастся…
Дождь
А ночью был дождь… Он внезапно шумно застучал по рамам, и мне вдруг почудилось, что это огромный великан, шлепая босыми пятками, ходит по улицам и, точно сторож, стучит колотушкой: «Все спокойно! Все спокойно!»
Сердитый ветер бесцеремонно хватал тонкие ветки, со всей силушки швырял их в мокрое стекло. Бедняги на мгновение заглядывали ко мне в комнату и отчаянно молили: «Впустите! Впустите! «
Неугомонный разбойник снова и снова трепал беззащитные веточки, испытывая их на прочность. Опьяненный властью, он спешил всем показать свой неукротимый нрав.
Свист ветра сливался с шумом дождя, и казалось, что за окном началось светопреставление…
Утром природа заулыбалась. Заспанное солнышко выкатилось на небо и удивленно
раскрыло глаза: так ярко все сияло и благоухало.
Кустики сирени под окном светились множеством лазурных капелек. Циннии расправили свои лепесточки и, как-то даже, подросли за одну ночь. Ромашки охорашивались друг перед другом: «Какие мы красавицы!»
Серые безобразники воробьи так расшумелись, что их отчаянное чириканье разносилось далеко вокруг. Они сбивались в стайки, рассаживались на ветках сирени, затем резко снимались с места, увлекая за собой целое облако голубых брызг, возвращались на ветви и опять принимали прохладный душ.
Вокруг стоял какой-то неуловимый, но такой прекрасный, тонкий аромат. Воздух был так пахуч и свеж, что кружил голову, и хотелось бесконечно долго вдыхать полной грудью это живительное благоухание…
ВЕЧЕРНЯЯ РАПСОДИЯ
Каждый вечер, когда уже закончены дела, я сажусь на свою любимую скамейку в саду, любуюсь закатом, привожу в порядок свои мысли и затихаю в каком-то оцепенении.
В деловой текучке, в круговерти проблем перестаешь обращать внимание на многие вещи. Я закрываю глаза и слышу, как шелестит листва на деревьях. Призывно замычала корова. С полным выменем она спешит с пастбища домой. Молоко струйками чиркает по ногам, по пыльной траве, оставляя на ней белые живительные капли.
Где-то вдалеке живет своей жизнью автомобильная трасса. В высоких звуках, доносившихся оттуда, я узнаю пение «Икарусов», басистые жалобы большегрузных машин, легкое шуршание юрких легковушек. Все эти звуки сливаются с мерным гудением величественных комбайнов, до самых потёмок деловито убирающих хлеб на полях.
Гортанно кричат грачи. Огромной стаей они возвращаются к своим гнездовьям. Облет для молодняка закончен. Совсем скоро полетят они в дальние края навстречу новому и удивительному.
Сосед методично стучит молотком, что-то мастерит. Я представляю его усталое, сосредоточенное лицо, крепкие мозолистые руки и как-будто слышу ту незамысловатую мелодию, которую он тихонько мычит сквозь прокуренные, желтоватые от табака усы:
- Ромашка белая – я - я, лепесточки нежные – е – е.
Слов этой песни он, конечно, не знает, но припев засел у него в голове, точно заноза.
Он повторяет его уже в тысячный раз, и работа споро, в такт музыке продвигается вперед.
Взвизгивая, затявкал соседский пес Кустик. Чрезвычайно маленький, размером всего с кошку, он оказался отличным сторожем – яростным и звонким. Увидев постороннего, песик сердито бросается вперед и грызет доску, которую хозяева поставили под воротами, чтобы куры не выбегали на улицу.
Итак, я подумала:
- Кустик залаял… и улыбнулась такому каламбуру, представив, как кустик молодой смородинки, ощетинившись зелеными листочками, отчаянно гавкает на непрошенного гостя.
Вообще, сельские жители очень любят называть своих собак – Кубиками, Мухами, Шариками, а коров – Мартами, Апрелями, Майями, Жданами. Лишь однажды, я слышала, как одна хозяйка оригиналка кликала молоденького бычка:
- Буцефал! Буцефал! Наверняка он был назван в честь коня Александра Македонского.
Резко застрекотали сверчки в траве. Ну, теперь они не успокоятся до глубокой ночи, показывая друг перед другом свое мастерство. Я уже как-то привыкла засыпать под их неназойливое «пение» и, с приходом холодов, мне будет их очень недоставать.
Вечером в природе воцаряется необыкновенная тишина. Воздух становится прозрачным, и, в наступившем безмолвии, отчетливо слышатся гудки тепловозов, находящихся в нескольких километрах от нас, ультразвук пролетающего высоко-высоко самолета, жужжание пчел, возвращающихся с взятком в ульи, низкий гуд мохнатых шмелей, допоздна собирающих цветочный нектар, звонкий детский смех с соседней улицы.
На своей любимой скамейке я думаю о том, что именно так звучит музыка мирной жизни и что есть совсем другие звуки, которые – не дай Бог услышать нам и нашим детям…
ТУМАН
Ах, туман, туманище! Молочно-белый, он окутал плотным покрывалом еще дремлющую землю. Как изменился привычный пейзаж! Я, точно в удивительном сне: дома – не дома, деревья – не деревья. Они обступили меня с молчаливым спокойствием, призрачные и неземные. Чувство сказочности происходящего не отпускает. Фантазия рисует что-то нереальное, которое трудно описать, но это что-то – завораживает, заставляет замереть и оглядеться.
В воздухе носится водяная пыль. Она совсем невесома, но я вижу её, вернее, ощущаю. Лицо и одежда стали влажными, и всё кругом, точно умылось. Крупные, лазурные капельки стекают с крыш, барабанят по листьям:
- Кап! Кап! Кап!
Что же это? Начало сентября, а, кажется, что поет весенняя капель. Провода напоминают стеклянные бусы на новогодней ёлке, тронь их, и зазвенят они, прольются голубым дождем.
Черной тенью из тумана, как из небытия, метнулся грач. Он беспокойно кричит:
- Кр – р – ра! Кр - р – ра! Кто где? Кто где?
Звонко откликнулись воробьи в кустах:
- Чвик! Чвик! Мы здесь! Мы здесь!
Под яблоней – сорочий выводок. Суетно застрекотали:
- Тр – р – ревога! Тр – р – ревога!
Хороши и вкусны опавшие яблочки, слегка тронутые заморозком. Нужно спешить подобрать, пока могучий листопад не укрыл их мягким ковром.
Бриллиантовыми камушками сияют зонтики укропа. Невидимые, дрожащие сети паутин раскинулись на ветвях деревьев, под крышами домов, на проводах. Сегодня, точно по мановению волшебной палочки, они засветились неоновым светом и так украсили всё вокруг. Тайное, вдруг, стало явным.
Но, как, однако, всё эфемерно. Час… Два… И рассеется туман, и растворится то удивление, любование неведомым, то очарование, которое так неожиданно застигло тебя.
Оно, как дуновение ветерка, как легкокрылая муза, посетившая поэта, и вдруг упорхнувшая куда-то.
Лови чудесное мгновение, человек! Оно дается нам лишь однажды и уходит, навсегда уходит в вечность, в прошлое.
Вчера ты не заметил аквамаринового неба, сегодня не увидел багряно-огненного заката, не услышал упоительную трель соловья. И всё… И всё! Эти минуты ты не купишь за всё золото мира.
Не спеши, человек! Жизнь – так коротка!
ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
Зарядил хмурый дождь. Всё кругом пропиталось влагой - чернополосые заборы, промокшие стены домов, бесконечно плачущие крыши…
Блеклое, свинцовое небо – безучастно и пустынно. Не видно, не слышно звонкоголосых птиц. Только две - сидят рядом на проводах. Мокрая, черная галка о чем-то озабоченно кричит, волнуясь и трепеща крыльями, спеша излить свою обеспокоенную птичью душу подруге. Белобокая сорока внимательно её слушает, не перебивая, и мне вдруг показалось, что они понимают друг друга. Удивительно! Забавно!
Земля превратилась в липкую, тягучую грязь. На каждый шаг она отзывается долгим чмокающим звуком, будто идешь по вязкому болоту.
Асфальтовая дорога ёжится под холодными струями, недовольно поводит плечами, стряхивая серые потоки воды на обочину. И вот уже заговорили, зашумели бурливые ручейки, устремились куда-то, унося за собой разноцветные кораблики опавших листочков и легких щепочек.
Я люблю такие минуты, когда затихает всё вокруг, в молчаливом спокойствии замирают деревья, с тоской размышляя о предстоящей зиме, ветерок прячется под крышей, не смея высунуть свой любопытный нос. Именно в такие моменты особенно хорошо думается и так безмятежно, я бы даже сказала, умиротворенно становится на душе.
Холодные дождинки освежают. Я поднимаю мокрое лицо навстречу мелким капелькам, и необъяснимый, беспредельный восторг заполняет мое теплое сердце…
ПЕРВЫЙ ЗАМОРОЗОК
Тихое октябрьское утро… Золотистое и лучезарное, оно ласково улыбается мне, радостной песней разливается над бескрайними просторами, щебечет звонкоголосой птицей в оранжевой листве, купается с волнующим наслаждением в бездонной синеве прозрачного неба.
Ночной заморозок остудил землю. После нескольких месяцев тепла она вдруг в одночасье стала каменно-твердой и неподатливой.
Тонким ледком затянуло лужицы во дворе. С детства я любила наступать на него и наблюдать, как побегут паутинки трещинок во все стороны, как захрустит он, будто хрупкое стекло, как таинственно замерцают зазубренные копья ледышек, постепенно оплывая и теряя свою остроту.
Очнувшись от тихого сна, замерли цветы в саду. Они ещё прелестны и отличаются какой-то диковинной, редкостной, причудливой красотой и своей ломкостью так напоминают восковые фигуры в паноптикуме.
Ещё немного, и лучистое солнце протянет свои горячие ладони, нежно прикоснётся к застывшим лепесточкам. Безвольно опадут, обмякнут подмёрзшие листья, и увянет неизъяснимое очарование волшебного преображения.
А пока… Наслаждайся короткими минутами пленительного утра!
Телефонные провода, омытые с вечера дождем, блестят и переливаются на солнце.
Слабо натянутыми струнами они устремились вдоль улицы куда-то навстречу теплому солнышку.
Молодой грач, взлетев на столб, пронзительно каркает, кланяется, распускает веером хвост, подобно павлину, поддерживая так своё равновесие. Скоро, скоро снимутся с места огромные стаи перелетных птиц и понесутся на юг навстречу неизвестности, навстречу опасностям и приключениям.. Как хотелось бы полететь вместе с ними в далекие дали, вздохнуть полной грудью бодрящий, такой благоуханный, пахнущий морозом и чистотой воздух, любоваться с высоты полета игрушечными домиками и изгородями, отдыхающими полями, гордыми и величавыми реками, нарядными осенними лесами!
Бледная луна задержалась на небосклоне, задумалась, полная чарующих и сладких грез.
И вдруг… О, чудо! Откуда?! Невесомые бабочки однодневки, обманутые затянувшимся теплом, появились на свет в первое морозное утро. Прозрачными лепестками, ничего не понимая, они заметались среди пожелтевшей листвы. Бушует белая «пурга» за окном, и уже с трудом понимаешь, что это не снежинки, холодные вестницы зимы, а случайное, нереальное продолжение долгого-предолгого лета.
Но… Memento mori – помни о смерти. Для них жизнь – это мгновение.
Нет ничего удивительнее рождения! Нет ничего неодолимее смерти! Как всё, однако, печально.
Но, о чём это я, Царица небесная? Разве смерть – не есть продолжение прекрасного, неизведанного и вечного существования? Нам, воспитанным в духе атеизма, так трудно поверить в Царствие Божие, так трудно вырвать с корнем, с кровью неверие, преобразить свои заблудшие души, обрести спокойствие и божественную благодать.
А так хотелось бы…
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Мы долго ждем, когда, наконец, зимушка-зима уверенно вступит в свои права. Но, как всегда это бывает, первый снегопад застал нас врасплох.
Проснувшись, мы не узнали окружающего мира. Тяжелый, мокрый снег плотным белым покрывалом укутал озябшую землю. В пушистые шубы принарядились деревья, отчего тонкие веточки прогнулись, грозя вот-вот сломаться. Cнег лежал причудливыми горками, напоминавшими: то лисицу, то белку, то гигантского змея, растянувшегося во всю свою исполинскую длину. Шаловливый ветерок, снующий туда-сюда среди ветвей, безуспешно старался стряхнуть накрепко прильнувшие к древесине фигурки.
Еще вчера рябина красовалась своей статью и ярко-оранжевыми серьгами, а сегодня – она как-то сгорбилась, точно косматая, седая старуха, скупо спрятавшая вкусные ягоды в свои бездонные карманы. Синички отчаянно пищат, не находя корм, и вовсю выражают свое птичье негодование.
Дома, скамейки, изгороди, заиндевевшими аксакалами, натянули мохнатые, серебристые папахи по самые глаза. Ни дать - ни взять, снежное царство.
Появилось ощущение, что вот-вот из-за угла появится румяный Дед Мороз с посохом, окладистой бородой и огромным расписным мешком за плечами. Каждый получит заветный целлофановый кулечек со сладостями. Раскроешь блестящий, шуршащий пакетик, и запахнет экзотикой сладко и ностальгически - так, как благоухали в далеком-далеком детстве мандарины и апельсины, которые мы и видели-то только раз в году. Кожуру мама не выбрасывала. Она сушила её на подоконнике, отчего в комнате еще долго сохранялся фруктовый аромат…
А снег всё идет и идет. Низкое свинцовое небо напиталось влагой. Крупные снежинки, касаясь щек и ладоней, тут же превращаются в дождевые капельки. Вода в лужах не замерзла. Она разбухла и превратилась в серое крошево.
Радуясь первому снегу, соседские ребятишки затеяли игру в снежки. Их тонкие, беспечные голоса рассыпающимися бусинками звенели по округе. Набегавшись, покатили дети огромные снежные валуны, спеша соорудить долгожданного снеговика. К белым, липким комьям приставали опавшие листики, былинки, а на образовавшихся дорожках проглядывала ещё не замерзшая земля и зеленая травка.
Забывшись, я тоже подхватила ладонью снежный комочек, совсем не замечая колющего иголочками холода.
Но надо идти по своим взрослым и скучным делам. Маленький снежок под горячими пальцами превратился в скользкую льдинку, которая безутешно заплакала, роняя чистые, светлые слезы на мое пальто.
- А ведь это и есть - детство мое! – подумала я,
- Растаяло…Шаловливое, безмятежное детство…
Где ты? В какой стране? В какой стороне? Не доедешь до тебя, не доплывешь, не долетишь…