Продолжаем публиковать произведения, присланные на Открытый литературный конкурс «Своя песня» им. В.И. Юровских, учреждённый Центром русской народной культуры и Общественным движением «За культурное Возрождение» в 2009 году.
Сегодня предлагаем вашему вниманию прозу Семена Наумкина из Шадринска.
А РОДИНА МИЛЕЙ
Моя колыбель – Урал.
На самом дне моей памяти лежат воспоминания о хуторе, где я родился. Хутор в несколько дворов расположился среди невысоких гор на юге Башкирии, на маленькой речушке.
Дед мой, Зот Макарович, глава нашей большой семьи, был, как в те времена говорили, "единоличником", властям не доверял. В поисках лучшей жизни нашел он для нашей семьи этот угол, и в 1930-м году все его трое сыновей и дочь переехали сюда, на хутор. Там через четыре года я и появился на свет.
Сколько помню, дед всегда что-нибудь мастерил. Он плел лапти, ладил вилы, формовал кирпичи, косил траву. Однажды он проложил деревянный лоток от колодца к мастерской, и поручил мне сказать ему, когда бочка, находившаяся в мастерской, наполнится. А я, как завороженный, загляделся на искрящуюся под солнцем хрустальную струю воды из лотка и… забыл про бочку. Дед почуял неладное, и моя сказка быстро закончилась.
Хуторяне были люди работящие, если дело касалось личного хозяйства. А вот на общественные работы выходили лениво. В тот год нужно было заново соорудить размытую весенним потоком запруду на речушке. Часть работы была сделана зимой – хуторяне позабивали в дно дубовые колья в несколько рядов. Оставалось только нарубить много сучьев и подвезти соломы, чтобы заполнить в весенний паводок проемы между кольями. Но энтузиазм у людей пропал. Когда наступила весна, хлынул поток, и пришло время бросать в него сучья и солому, то бросать оказалось нечего…
Летом на месте пруда выросли высокие-высокие дудки, и мы с двоюродным братом Илюшей играли там в прятки.
Еще перед войной мой отец обучался на курсах работников связи. По окончании он получил назначение в райцентр, и наша семья переехала туда. Небольшой дом разобрали, с последней ходкой дед погрузил нас на роспуска, на самый верх бревен, привязал, чтобы мы не упали, и перевез меня с младшим братом Павликом, и маму с нашей крошечной сестренкой Раисой на новое место.
Наша беспечная мирная жизнь закончилась в один день, с началом войны. Началась мобилизация. Новоиспеченные солдаты перед отправкой на пункт назначения два-три дня учились ходить строем, под песни. Припев одной из них я запомнил:
Эй, комроты!
Даешь пулеметы!
Даешь батареи!
Чтоб было веселее.
Отца призвали через месяц после начала войны, а увидели вновь его мы лишь через шесть лет.
На второй год войны я пошел в школу. Здесь, в этом селе, я познал голод и холод, видел слезы овдовевших соседок, слышал их безысходные стенания в день, когда мы узнали о победе.
Призвали на войну многих, в том числе и моих дядю Романа и дядю Кузьму. Через полтора года пришла на дядю Кузьму похоронка. Положил он голову в декабре 1942-го под Сталинградом, осиротели двоюродный брат Илюша, сестры Паша и Нина.
Паша в 16 лет пошла на работу. Взяли ее монтером в отделение связи. Вручили ей "когти", чтобы она могла лазать по столбам, брезентовый пояс, сумку с инструментами, моток проволоки. С этим грузом и в любую погоду она добиралась до места повреждения связи, чаще всего пешком. Глотая слезы, через страх и боль, она соединяла оборванные концы проводов. Скоро мы узнали, что погиб на войне и дядя Роман.
Война еще шла, а в родные дома стали возвращаться израненные и покалеченные воины. Вернулся мой двоюродный брат Иван Романович. О войне он не рассказывал, при наших вопросах у него "мокрели" глаза. Но, однажды, он показал свою спину, на которой красовался огромный, страшный рубец. Следов от ниток не было, видимо, рана заживала незашитой, рвано, неровно. Вернулся и другой наш родственник, Иван Васильевич. У него была вставлена челюсть, и пришит подбородок от другого солдата.
Моя река
– Сенька чуть не утонул! (Сенька-это я )
– Сеньку из-под парома Витька вытащил!
А я лежал у самой воды на берегу Белой, непонимающими глазами смотрел на столпившихся вокруг меня мальчишек, и силился вспомнить: что же со мной произошло? Вот я барахтаюсь с друзьями в прозрачной как слеза, прохладной воде, вот нечаянно подплыл близко к парому, и… Дальше вспомнить не могу. Видимо, меня затянуло сильным течением под паром так быстро, что я не успел испугаться и наглотаться воды.
Мой спаситель помог встать, одеться и подтолкнул, сказав: "Иди домой! "
…Мы с братом стоим на берегу, и думаем, как перейти вброд на другую сторону. Видим быстрое течение большой после дождей воды, слышим стук перекатываемых течением камней, невольно отворачиваемся от дующего навстречу течению сильного ветра. Илюша первым сделал попытку, но его сбило течением, и он с трудом выбрался на берег. Нам бы вернуться домой, но на другом берегу нас манит распластанный над водой куст. Корни его подмыло течением, он наклонился к самой воде. Мы очень любили с него рыбачить. Лежа на сучьях, высматривали рыбу в прозрачной воде, и подкидывали к ней крючок с червячком.
К слову, в нерешительности мы простояли недолго: брат видимо придумал способ переправы. Набрав веток, половину дал мне, сказав: "Делай, как я! ". Он поднял ветки над головой, еле удерживая их от рвавшего из рук ветра, и вошел в воду, пытаясь использовать ветки для равновесия, и… искупался во второй раз. Только с третьей попытки, также держась за рвущиеся из рук ветки, упираясь ногами в дно против течения, он перешел на другой берег, тут же вернулся, и, подстраховывая, перевел меня…
…Наше любимое зрелище – ледоход на реке Белой. На берег высыпали все – и взрослые, и дети. Тысячи речек, ручьев и ручейков питают нашу реку, и вот, весной, наступает момент, когда вспухшая река взламывает сковывающий ее лед, и несет его течением. Льдины плывут, крошась и с треском ломаясь, топят и налезают друг на друга. На льдинах то и дело видны то ведро, то санки с сеном, а то и полуразрушенные дощатые постройки.
Иногда случаются заторы, тогда льдины вздымаются горой, запирают реку, и вода устремляется в старицы, неся на себе льдины. Затор прорывается, вода устремляется дальше, оставляя льдины в старицах.
Проходит время, река успокаивается, а мы бродим по низине поймы, любуясь брошенными льдинами. Они еще долго тают на солнце, превращаясь в сеть из тонких длинных сосулек, сверкающих на солнце каплями тающей воды. Форма льдины еще сохраняется, но стоит махнуть рукой по сосулькам, как льдина рушится со звоном, и превращается в бесформенную кашу.
После ледохода наступает время лесосплава. Вода еще высокая, бревна плывут от берега до берега, толкаясь, налезают друг на друга.
Потом начинаются зачистки – рабочие сталкивают застрявшие на берегах бревна в воду.
Наконец, река освобождается, вода теплеет, солнце освещает ее до самого дна. И вот тут-то река становится нашей, занимаем ее мы, мальчишки и девчонки. Иногда мы обнаруживаем, что часть бревен неподвижно лежит на дне реки. Мы называем их "утопами". Эти бревна доставали и использовали в строительстве местные организации.
Моя гора
…Воскресное, хоть и морозное, но безветренное утро.
– Идем сегодня на лыжах на Ташмурун? – предложил мне одноклассник и друг Леся-Алексей. Мы часто вместе учим уроки, вместе бегаем на лыжах.
Ташмурун (с башкирского – "Каменный нос") – ближайшая к нашему селу гора. Пусть не первая по высоте, зато пологий ее склон начинается от самого села. Походы на ее вершину во все времена года – любимое занятие многих поколений молодых сельчан.
Вот и сейчас, нам обоим хочется подняться на вершину. Гора зовет нас к себе всегда, побывать на ней хочется еще и еще. С ее вершины горизонт уходит так далеко, что становятся видны соседние деревни, далекие горы, река Белая, обнимающая гору, село, и роща осокорей возле него. Оглядываясь с вершины вокруг, явственно ощущаешь, что Земля – это действительно громадный шар, а небо – воздушный купол над тобой.
…Мы привязываем самодельные лыжи к валенкам, в руках у нас срезанные из тальника палки. Трогаемся в путь наверх, прокладывая лыжню в снегу. По этой лыжне мы и спускаться будем. Сопя и пыхтя, взмокшие от пота, через два часа мы подымаемся на вершину. А здесь всегда ветер! В какую бы погоду мы ни поднимались, все равно ветрено. Как только морозный ветер начинает нас доставать, мы с гиком пускаемся в обратный путь.
Забег в юность
Закончена школа, мы разлетелись по стране, унося с собой память о родных местах. В переписке и при встречах мы спрашивали друг у друга: "А помнишь Ташмурун? А Белую? А рощу? " Мое село дало Башкирии двух поэтов, а президент Башкортостана родом из соседнего села.
…И вот я в Шадринске, ставшем мне близким. Вскоре после моего приезда в Шадринск, сюда приехал и мой односельчанин Андреев Евгений Емельянович. Шадринцы знают его как организатора урологического отделения в больнице города, и прекрасного врача. Здесь я познакомился и подружился с организаторами спортивной жизни города Юрием Ухаловым, Иваном Порывкиным, Михаилом Голубевым. Мир их праху! Одержимые спортом, они вовлекли меня в занятия бегом. Легкоатлетические пробежки и лыжи я не оставляю всю свою жизнь, до сих пор. В одну из своих поездок на родину я решил совершить забег на вершину Ташмуруна.
…Склоны горы поросли невысокой упругой густой травой с мелкими синими цветочками. В былые годы здесь паслись наши коровы, и колхозные стада, они были видны из любого места села. Скотина обгладывала склоны до камней. А сейчас трава стоит нетронутая, ноги тонут в ней, но она сразу выпрямляется, не оставляя следов.
Бегу по насыпной каменистой дороге – серпантину. Ее оставили строители, возводившие ретранслятор на самой вершине. Тяжело бежать по камням. Бегу по траве рядом с дорогой. Мне становится легче. До слуха доносится какой-то неясный мелодичный звон сверху, как будто с небес. Добегаю до заветренной стороны склона, который ласкает еще не жаркое утреннее солнце. И тут на меня обрушивается многоголосый хор жаворонков!
Сотни, а может быть, и тысячи птиц купались в восходящем потоке воздуха, в теплых лучах солнца, и самозабвенно пели жизнь! Красота и мелодичность пения заворожили и остановили меня. Прозрачное облако из птиц закрывало почти полнеба, жаворонки в этом облаке взмывали вверх, ныряли вниз и кувыркались, трепыхая крылышками. Слышал ли кто-нибудь еще из живущих на земле такое многоголосие? Ведь каждая птичка пела свою песню!
Безмолвная гора нетерпеливо подтолкнула меня попрощаться с птицами и продолжить бег. Наконец, я на вершине горы, горы моего детства и юности! Здесь я не был более 50 лет. Жадными глазами огляделся вокруг. Передо мной открылись до слез узнаваемые виды: вот голубая лента горной реки Белой, омывающей подножие моей Горы, вдали – села на другом берегу Реки. За спиной – мое село с красивейшей рощей осокорей. И кругом – горы, горы, горы до самого горизонта…
К горлу подступил комок, волнение охватило меня. Я лег, грудью прижался к Горе, раскинул руки. И представил, что обнял всю Гору, что одна моя рука окунулась в Белую, а другая коснулась домов в селе. Я мысленно сказал Горе: "Прости своего сына, что так долго не приходил к тебе!"
И вдруг услышал радостный грохот и звон из глубины Горы, в такт биения моего сердца. Узнала она меня и радуется встрече, как радуюсь и я!
…Урал! Какие гигантские силы столкнули два материка, Европу и Азию, так, что на земном шаре остались морщины – Уральские горы?
…Стоя на вершине, захотелось воскликнуть всем горным вершинам, всем селам вокруг: "Родина, моя малая, я люблю тебя! Ни разу не посрамил я твое имя, не затронул твою красоту!"
Нежное пение жаворонков по-прежнему доносилось до меня. Но теперь я стоял на такой же высоте, на которой находилась стая, только на некотором отдалении. Птицы все так же купались в небесной голубизне, сверкая на солнце оперением.
Пение жаворонков восхищало меня с детства, но обычно это было несколько птиц. Но такое тысячное объединение их в одну стаю я объяснить не смог.
Наконец, не спеша я попрощался с жаворонками, Горой, Рекой, рощей. Меня больше ничто не торопило.