Продолжаем публиковать произведения, присланные на Открытый литературный конкурс «Своя песня» им. В.И. Юровских, учреждённый Центром русской народной культуры и Общественным движением «За культурное Возрождение» в 2009 году.
Сегодня предлагаем вашему вниманию рассказ Семёна Наумкина из Шадринска.
СПАСЕНИЕ
Сеня сидел у окна, читал книжку. Зимнее солнце только что село, сверкнув промороженными последними лучами. Стало смеркаться. Чем темнее становилось в избе, тем ближе к окну подвигался с книжкой Сеня, всё сильнее напрягая глаза. Мать хлопотала, собирая на стол скудный ужин. Озабоченно подошла она к сыну:
– Сеня, я сейчас открою лаз, ты спустись в подполье, поищи, может, осталась там ещё картошка. Да хватит читать, темно уже. Лаз открыт, смотри не упади!
– Хорошо, мама, сейчас. Вот только дочитаю страницу.
Сеня увлёкся, забыл про открытый лаз и, когда отходил от окна, угодил в подполье. Раздался рёв, покатились слёзы, больше от неожиданности, чем от боли. Подбежали братишка Паня, сестрёнка Рая, подошла мать:
– Не реви, все пройдёт. Раз уж ты там, поищи картошку.
Похныкав ещё немного, Сеня принялся за поиски. Руками перещупал в темноте все подполье и нашел всего лишь несколько картофелин. Оценить «урожай» подошел и дед Зот Макарович, он огорчённо покачал седой головой: картофель, этот основной хлеб, прошедшим, третьим военным летом, не уродился…
А вечером следующего дня мать в последний раз подоила корову перед отёлом и напоила этим молоком детей. Она знала, что дети улеглись спать, но ждали молока. Закончилась надежда и на спасительницу - корову, семье грозил голод…
Зот Макарович жил в этом доме в семье младшего сына Филиппа. Когда началась война и сына призвали на фронт, он пообещал ему поддерживать семью насколько хватит сил. Зоту Макаровичу исполнилось 74 года. Это был худощавый, сутулый, с редкой всклокоченной бородой, помятой морщинами переносицей и заскорузлыми руками старик. Он был совсем неграмотный. Молился на образа, но не более того. Всю свою жизнь - в работе, бесконечной, тяжелой.
В эту зиму, в долгие вечера при свете лучины выстругивал он пластинки из дуба и связывал их натертой варом дратвой в решетки – бёрда. Бёрдо – это приспособление ручного ткацкого станка. Внуки сидели рядом и любовались умелой работой деда, трогали гладкие ровные пластинки.
В последние дни Зот Макарович ходил задумчивый, даже рассеянный. Прикидывал в уме что-то, рассчитывал, обдумывал.
– Сенька, вот ты в школу ходишь. Учили ли вас про город Саракташ? Далеко ли до него, как туда добираться? – спросил он как-то у внука.
– Не, дедай. Карты мы еще не учим.
Но тут в разговор вмешалась Паша, двоюродная сестра Сени. Она была старше его и уже работала на почте монтёром. Она сказала деду:
– У нас на почте есть схема телефонной связи, на ней есть Саракташ. До него от нас по столбам 180 километров, а по пути много сёл и деревень. А зачем тебе про Саракташ знать?
Зот Макарович промолчал, но мысль свою продолжал обдумывать. Раньше как-то услыхал он от знающих людей, что в Саракташе многие жители занимаются ткачеством на дому на самодельных ткацких станках. А бёрда, которыми в этих станках уплотняют уток, часто ломаются. Местный старый дед, который умел делать бёрда, недавно умер, и у ткачих появилась нужда в них. Вот и зародилась у Зота Макаровича лихая задумка – увезти туда весь свой запас бёрд, обменять их на продукты, спасти семью от голода. Он понимал всю опасность и сложность зимнего похода с грузом на такое дальнее расстояние в одиночку в преклонном возрасте. Но голод уже стучал в двери, положение большой семьи, в которой из мужчин оставался только он, становилось всё отчаяннее. Сомнения отступили, верх взяло чувство ответственности, он помнил слова сына Филиппа, когда провожал его на фронт в июле сорок первого года:
– Отец, на тебя оставляю семью. Позаботься о ней.
Собирался в дорогу Зот Макарович споро. Что брать с собой, он обдумал давно. Достал с повети сани, сделанные своими руками. Сани были довольно длинные, не однажды он привозил на них дрова из леса. На передок уложил два мешка с лаптями, за ними поместил бёрда в двух мешках. Все это укрыл дерюгой и обвязал. Сверху приладил посох.
Внуки крутились тут же, с любопытством разглядывая сборы. И только когда они замерзли и под носами захлюпало, дед прогнал их в избу. Наконец, груз был готов.
На другой день Зот Макарович встал затемно, пока все спали. Он надел ватные штаны, подшитые в три слоя валенки, суконное на вате пальто. Разбудил невестку и сестру Прасковью. Те принялись было голосить, но замолчали – не будить же детей! Наскоро оделись и вышли на улицу проститься. Только потом они дали волю слезам.
Зот Макарович перекинул через голову лямку, сказал: «Ждите меня через 20 дней», - и тронулся в путь. Лямка вдавилась в пальто, сани двинулись, полозья запели еле слышную песню.
Дорога вела на солнце, огибая невысокие холмы Южного Урала. Слева петляла под снегом и льдом река Большой Ик, а справа и за речкой бесчисленные холмы, больше безлесные, выглядывали друг из-под друга, как будто рассматривая одинокого путника. Сани шли легко только по разъезженным деревенским улицам, а за околицей редкий санный след мало облегчал ход. Зот Макарович старался попасть хотя бы в один, отполированный до ледяного блеска, след санного полоза.
В ветреные дни дорога выбивала из сил. След переметало, он терялся, а сани приходилось тянуть рывками, повернувшись к ним лицом. Так не один километр путник тащил свой груз. Он все чаще присаживался на мешки отдыхать. Однажды, дойдя до очередной деревни, он больше не смог продолжать путь и пролежал весь день в доме приютивших его людей.
Давно уже съедены были кусок жмыха и полбуханки хлеба, которые Зот Макарович взял в дорогу. Теперь каждый божий день с началом сумерек он просил в деревнях на его пути не только ночлег, но и еду. Расплачивался за людскую доброту лаптями, а иногда и бёрдами. Люди с удовольствием принимали его плату за кров.
С каждым рассветом он снова поднимался в путь. Натруженные плечи не расправлялись, отяжелевшие ноги шагали по инерции. Не слышал он тихого серебристого журчания реки на перекатах, покрытых льдом и снегом. Только скрипучие шаги да шум ветра ловил его слух. Лямки обняли плечи, полозья пели скрипучую песню. Постепенно перед глазами путника, упрямо идущего к своей цели, возникали картины его жизни, возвращалась память давно прошедших дней…
Но вот, наконец, и Саракташ. Одноэтажные дома, небольшие предприятия, работающие для фронта, высокая церковь. Дед помолился и, остановившись на людном месте, откинул дерюжку, прикрывающую бёрда. За несколько дней он обменял свой товар на спасительные продукты - хлеб, муку, крупу, масло, сало. Не мешкая, начал собираться в обратную дорогу. Сказанный при прощании с родными срок вышел, а путник еще находился в Саракташе.
Обратная дорога оказалась не легче. Заканчивались лапти – плата за кров и стол, появилась боль в коленях, от голодания слабело тело. Но к продуктам на санках он не прикоснулся ни разу. Болели растертые в кровь плечи, тяжелые ноги шагали с трудом. Зот Макарович потерял представление о времени, о месте. Со встречной подводы его окликнули, но, кажется, он не слышал голос. Даже когда он тянул лямку, таща сани по своему селу, он не слышал соседей, предлагавших ему помощь.
Не в силах сделать последний шаг и войти во двор, он стоял, поддерживаемый лямкой. И только когда подбежали сестра и невестка, рухнул к ним на руки.
Много дней Зот Макарович приходил в себя, отлеживался, отсыпался. А семья в голодную военную зиму была спасена.